- Думаю, ты уже достаточно взрослый, - сказал отец, передавая мне веточку тополя, которую прихватил с собой на обратном пути из Каньона. Другой веточкой он начертил знак в грязи, оставшейся после вчерашнего дождя. – Смотри, чему я научился, находясь в ущельях. К. Вот так начинается твое имя. Они сказали, что сначала нужно научить человека писать свое имя. Таким образом, даже если он не научится писать ничего другого, у него всегда будет что-то в запасе.
Позже отец сказал, что собирается учить и других детей.
- Зачем? – спросил я. Мне было пять лет, и я не желал, чтобы он учил еще кого-то.
Он знал, о чем я думал. – Тебя делает привлекательным не умение писать, - сказал он, - а то, что именно ты напишешь.
- Но если каждый будет уметь писать, я уже не буду особенным, - упорствовал я.
- Это не единственная вещь, имеющая значение в нашей жизни, - наставлял меня отец.
- Но ты же хочешь быть особенным, - продолжал я. Даже тогда я понимал. – Ты хочешь быть Лоцманом.
- Я хочу быть Лоцманом, потому что так смогу помогать людям, - ответил отец.
Я кивал в ответ, и я верил ему. И думал, что он тоже верил в собственные силы.
Другое воспоминание приходит на ум: я носился с запиской от отца по нашей деревне, забегая в каждый дом, чтобы все имели возможность прочитать, что там написано. На листке сообщалось время и место следующего собрания, и, как только я вернулся домой, отец тут же сжег эту бумагу.
- О чем вы будете говорить на этом собрании? – спросил я у отца.
- Фермеры снова отказались присоединиться к Восстанию, - ответил он.
- Что ты будешь делать? – поинтересовалась мама.
Фермеры нравились отцу. Они, а не повстанцы, научили его писать. Но Восстание первым наладило с ним контакт, еще до того, как нас реклассифицировали. Они планировали сражаться, а отец любил сражения. – Я останусь верен Восстанию, - ответил он. – Но по-прежнему буду вести торговлю с фермерами.
Инди немного наклоняется и ловит мой взгляд. Она дарит мне легкую улыбку, ее рука покоится на сумке, как будто она только что что-то положила туда. Что же она нашла?
Я продолжаю смотреть на девушку, пока она не отворачивается. Что бы это ни было, Кассии она ничего не показывает. Ладно, придется выяснить позже.
За несколько месяцев до последнего обстрела отец научил меня обращаться с электричеством. Это было его работой – чинить проводку во всем, что ломалось в деревне. Все наши приборы были давно использованы Обществом и списаны, как и мы сами. Особенно часто ломались печи для разогрева пищи. Ходили слухи, что еда, которую поставляло нам Общество, была предназначена для массового производства и содержала стандартный набор витаминов, то есть была совсем не такой индивидуально подобранной, как у жителей других провинций.
- Если бы ты мог выполнять здесь мою работу, - сказал отец, – например, чинить приборы для пищи и обогреватели, я бы тогда имел возможность ходить в ущелье. Никто не донесет Обществу, что ты работаешь вместо меня.
Я согласно кивал головой.
- Не каждый имеет такие ловкие руки, - сказал, присаживаясь, отец, - как ты. Они принесут пользу нам обоим.
Я бросил взгляд туда, где занималась рисованием моя мама, и снова посмотрел на провода, которые держал в руках.
- Я всегда знал, чем хотел заниматься, - продолжал отец. – Знал, как занизить баллы, чтобы получить назначение на ремонт механизмов.
- Это было рискованно, - ответил я.
- Да, - подтвердил он. – Но у меня всегда получается то, что я задумываю. – Он улыбнулся мне и всему окружающему в Отдаленных провинциях, которые он любил, и которым принадлежал. Потом он снова посерьезнел. – А теперь, давай посмотрим, сможешь ли ты сделать то же, что и я.
Я соединил провода, пластиковые клеммы и таймер таким образом, как показал отец, с небольшим изменением.
- Хорошо, - похвалил меня отец. – У тебя также есть интуиция. Общество утверждает, что ее не существует, но это не так.
Следующая книга оказывается тяжелой, с выгравированным на ней словом ГРОССБУХ. Я осторожно листаю страницы, начав с конца и проводя работу в обратном порядке.
Хотя я и ожидал этого, все равно становится больно, когда вижу на страницах список его сделок. Я узнаю их по его подписи на строчках и по дате заключения сделки. Он был одним из последних людей, кто продолжал торговать с фермерами, даже когда жизнь в Отдаленных провинциях стала еще более опасной. Он полагал, что прекращение торговли расценивалось бы, как выражение слабости.
Как говорится в брошюре, всегда есть Лоцман, и кто-то другой всегда готов занять его место, если тот погибнет. Мой отец никогда не был Лоцманом, но он всю жизнь был одним из тех, кто хотел занять это место.
- Делай то, что диктует Общество, - сказал я ему, когда повзрослел и стал замечать, как много рискованных вещей он совершает. – Тогда мы не попадем в неприятности.
Но отец не мог бороться с самим собой. Он был умным и хитрым, в постоянном движении, но не проницательным, поэтому никогда не знал, где нужно остановиться. Я замечал это, даже когда был ребенком. Ему недостаточно было ходить в ущелья и торговаться – он уже вынес оттуда все, что было интересного. Недостаточно было обучать меня – он уже обучил всех детей и их родителей. Ему недостаточно было просто знать о Восстании – ему хотелось встать во главе его.
Это по его вине мы погибли. Он действовал слишком рьяно и слишком многим рисковал. Люди не собирались бы все вместе на встречах так часто, если бы отец не настаивал на этом.
И после того памятного обстрела кто пришел на помощь выжившим?
Общество. Не повстанцы. Я видел, как они бросают тебя, когда ты им больше не нужен. И я боюсь Восстания. И даже более этого, я боюсь, кем бы я мог стать среди повстанцев.
Я подхожу к тому месту, где стояла Инди, когда что-то прятала в свою сумку. На столике передо мной лежит водонепроницаемая коробка, полная карт.
Я бросаю быстрый взгляд в сторону Инди. Она не спеша переходит с места на место. Ее пальцы листают страницы книг, а ее склоненная голова напоминает мне чашечку цветка юкки, пригнувшегося к земле.
- У нас осталось мало времени, - произношу я, поднимая коробку. – Я поищу карты для каждого из нас, на тот случай, если мы вдруг разделимся.
Кассия кивает. Она нашла еще что-то интересное. Я не могу разглядеть что это, но зато вижу радость на ее лице, и то, как напряжено ее тело от волнения. Сама мысль о Восстании оживляет ее. Это именно то, чего она жаждет. Возможно, это даже то, чего желал ее дедушка, – чтобы она разыскала повстанцев.
Я знаю, ты пришла в Каньон, чтобы найти меня, Кассия. Но оплот Восстания – это то место, куда, я не знаю, смогу ли пойти за тобой.
Глава 36. Кассия
Кай откладывает карту на стол и тянется за кусочком угольного карандаша. – Я нашел другой карандаш, которым сможем пользоваться, – говорит он мне, что-то помечая на странице. – Мне нужно будет починить его, а то он затупился немного.
Я беру другую книгу и рывками переворачиваю страницы, выискивая, что еще нам может помочь, но вместо этого в моей голове складывается концовка стихотворения. Оно о Кае, но не предназначено для его ушей, и я ловлю себя на мысли, что имитирую загадочный стиль автора:
Каждую смерть отмечала на карте
Каждую боль и удар
Мир мой был соткан страницами ночи
Снежные пятна расплавил пожар¹.
Я бросаю взгляд на Кая. Его руки так же проворно и аккуратно двигаются по карте, как и пишут слова, как, я уверена, будут прикасаться и ко мне.
Он не поднимает глаз, и я осознаю, что желаю его. И еще желаю знать, о чем он думает и что чувствует. Как ему удается сидеть так неподвижно, вести себя так тихо и замечать так много?
